Продолжим:
"Когда 21-го ноября мы попали в окружение, этому водителю тут же по телеграфу был отправлен вызов в часть. Но до нас он больше не добрался, его перехватили за пределами котла и направили в другую часть. Прошло примерно дней 14 и нам сообщили, что он погиб под Иширом. Я подумал о маленьком венке из роз и письме-обереге, которые мне на прощанье дала хозяйка трактира в Шпёке (Spöck – местечко, населённый пункт). Прощаясь со мной она сказала, что с теми, кто берёт с собой письмо-оберег, ничего не случится.
На разводе старшина сказал, что в котле нас 330 0000 человек. Бояться нечего. У нас достаточно вооружения и в любой момент мы сможем пробиться сами.
Вернёмся ещё раз к 21-у сентября. Когда мы вышли к Волге, одно из наших 88-мм. орудий подбило на реке русскую канонерскую лодку. В награду за это из ставки фюрера нам прислали ящик шампанского, кучу сигарет, шоколада и конфет.
Тот участок фронта назывался северным запорным участком. Наши тылы и кухня стояли километров в 80 или 90 позади нас, в районе Калача (у Песковатки). Полевая кухня с провизией приезжала раз в неделю, максимум два. Приходилось экономить. Зачастую нашими спасителями становились оба русских - Саша и Петро. Несколько раз они привозили полные мешки муки. Откуда они их раздобыли, мы так и не узнали.
Пришло радио от генерала Манштайна, из его дивизии: «Товарищи, крепитесь, Манштайн вас вытащит!» Дивизия Хоода (Hood) тоже предприняла попытку пробиться к нам, уже после того, как у дивизии Манштайна это не получилось. Но русские уже были готовы к тому, что нам помогут извне.
В сочельник (24-го декабря) в нашу кухню было прямое попадание. Погибло пятеро, нам даже кофе не досталось.
И вот из своего внеочередного отпуска и поездке по Италии вернулся лейтенант Гмюнден (Gmünden). Его забросили на самолёте, после чего он сразу же оборудовал дозорный пост. Ночью он с рацией пробрался через линию фронта, забрался в выгоревший русский танк и корректировал оттуда огонь наших 88 мм. орудий, которые накрывали непрямым огнём северную часть Сталинграда, тракторный завод и Черсинскую.
Незадолго до рождества пришёл приказ из ставки фюрера: «Всем окопаться, оборудовать зимние позиции, позиционная война!» На своей машине я поехал вместе с обоими русскими из одного из пригородов Сталинграда набрать строевого леса для наших блиндажей. Там просто сносилось огромное количество домов, чтобы таким образом добыть необходимый для строительства блиндажей и оборудования позиций лес. По пути был очень опасный отрезок, простреливавшийся крупнокалиберной артиллерией. Когда мы хотели там проехать, на нас спикировал русский самолёт. Мы быстро выпрыгнули из машины и хотели отбежать в поисках укрытия. Но было поздно. Я запомнил только ужасной силы грохот и жару. После я наверное некоторое время провёл без сознания. У обоих русских, которые выпрыгнули из машины с другой стороны – вообще ничего. Они вытащили меня из комьев земли и принесли к машине. Когда я пришёл в себя, то понял, что, не считая несильного кровотечения из носа, я отделался лёгким испугом. Всё же потом стало ясно, что мне дало по ушам, так как несколько недель я плохо слышал. Но зато мы привезли для наших блиндажей очень хороший лес, а главное – его было очень много. Это был почти новый чердак, который мы разобрали на добычу. Когда мы закончили строительство отличного блиндажа, оба русских вырыли рядом с ним в склоне трёхметровой высоты холма туннель метра на 2 в глубину, а затем, повернув его в право, отрыли небольшую пещеру. Они жили там вдвоём, будучи надёжно защищены от осколков. Несколько раз они приглашали меня в свою пещеру. Временами это было очень интересно. Мы говорили обо всём подряд и стали настоящими друзьями.
Петро объяснял мне, что «Если русские – никс танки, немецкие – никс танки, русские – никс самолёты, немецкие – никс самолёты, вот такой руки», и он показал мне сжатые кулаки, объясняя, что если бы мы бились на кулаках, то они уже давно были бы в Берлине.
Петро, наверное, был убеждённым коммунистом. Он был хороший механик. Саша работал в конторе, был хрупким и интеллигентным белорусом и его дом был недалеко от Сталинграда. Если бы он перебежал обратно, его тотчас же расстреляли бы или приговорили к пожизненной каторге в Сибири, ведь они присягали сражаться до победы или умереть.
Никогда я не забуду и дату 03-го декабря. На своей машине я был в тылах, которые располагались под Дмитриевкой. Там у меня стояло три машины. Водителей уже убило, и я присматривал за этими машинами один. Среди них был Форд V8 (смотри прикреплённое фото), закрытая машина с кунгом, в котором мы хранили важные для нас вещи, продовольствие, медикаменты и перевязочный материал. Водитель погиб в районе Калача, а ефрейтор санитарной службы Алоис Даймлинг (Alois Deimling), был назначен ответственным за машину, но он не решался садиться за руль. Машину мы оставляли на краю деревни, так как там стояла 20 мм счетверённая зенитка. Ночью, за полчаса до полуночи, вдруг раздались крики: «Тревога! Тревога!» Я выскочил из своей машины, в которой собирался переночевать. Увидел часового, который возвращался с огневой позиции. Он совершенно растерянным голосом сказал: «С этой стороны слышно сильный скрип и шуршание снега, там, должно быть, много русских.» Мы выждали какое-то время, а потом это стало слышно и на краю деревни. Я быстро побежал к V8 и запустил двигатель. Мотор коротко схватил и тут же заглох. Заряда аккумулятора уже не хватало для второй попытки. Я выпрыгнул из машины, поднял крышку капота, взял кривой стартёр, вставил его чёрт знает как и попал передней его частью куда-то под блок цилиндров, в защиту картера. Пришлось встать на бампер и тянуться сверху вниз. Когда я шарил одной рукой в самом низу, а мой зад задрался к верху, счетверёнка начала стрелять. Выстрелы проходили так близко от моего зада, что мне показалось, они предназначались мне. Мне всё-таки удалось завести двигатель. Я уехал на машине на другой конец деревни. Там машиной я наткнулся на лошадей, запряженных в повозку. Было довольно темно, поэтому ни лошадей, ни возницу я толком не разглядел, но по его диалекту понял, что он из Инна (Inn – административный округ Инн – северо-западный регион Верхней Австрии, включающий в себя районы Браунау на Инне (Braunau am Inn, где Инн - река), Рид (Ried) и Шердинг (Schärding) – примечание переводчика. Я остановился, вышел из машины и мы некоторое время прятались под стеной дома. Я поговорил с ним немного, он сказал, что он из Нойхофена под Ридом, из округа Инн (Neuhofen bei Ried im Innkreis). Мы обменялись адресами, свой я быстро записал ему в машине.
Утром мы ещё раз пошли смотреть то место, откуда пришли русские. Снег скорее был красным, чем белым из-за большого количества крови. Местами убитые лежали не рядом друг с другом, а вповалку друг на друге. Они шли тремя цепями с небольшим интервалом между ними и все три цепы были скошены наповал."